притихших солдат. Он вспомнил бескрайние голые степи за Волгой, что виднелись с высокого берега Дубовки. Отчетливо встала карта на стене в училищной библиотеке. Карта, на огромном пространстве которой не значилось ни городов, ни железных дорог. Ему вдруг ясно припомнились слова рабочего из маленького домика: «Если прорвётся — ему всё останется…» И Ребриков подумал о том, что нельзя внушать этим готовым ко всему ребятам, что есть ещё куда отступать. Ведь и так здесь, на южном крае линии фронта, они уже восточней Москвы.
Вечером, когда ближе познакомились с политруком и вместе пили чай, Ребриков узнал, что тот из бывших работников райисполкома. Он поделился с политруком своими дневными сомнениями, а тот, кажется, обиделся и поглядел на лейтенанта так, будто хотел сказать: «Молод учить меня».
В эту ночь Ребрикову не спалось. Повертевшись на топчане, он оделся и вышел из землянки. Ночь была удивительно тихая и тёплая. Ребриков уселся на холмик, поросший травой, и взглянул на небо. Глубокое, сине-чёрное, оно было усыпано тысячами звёзд. Приглядевшись, едва можно было различить фигуры часовых, медленно шагавших вдоль бруствера. Ночь располагала к раздумьям. События последних месяцев проходили перед Ребриковым. Вот он и опять на фронте… А из Ленинграда так ничего и нет. Да и сам он давно перестал писать туда. Всё равно ответа не получал. Что дома — неизвестно, и товарищей поразбросало невесть куда. Разве о них узнаешь… Вот можно было договориться с Ниной, писать бы теперь друг другу. Но с ней всё так, в общем, глупо получилось. И вот ведь главное: он никак не мог забыть досадного случая, когда так и не повстречался с ней в госпитале.
Над горизонтом зажигались и таяли немецкие воздушные «люстры». Где-то вдалеке вспыхивали зарницы, а позже до позиции доносились звуки взрывов. Это немцы били по переправам, стремясь отрезать отход попавших в клещи частей.
4
С раннего утра Ребриков взялся за проверку системы обороны. Он залезал в каждый дзот, проверял сектор обстрела из каждой ячейки. Он был дотошен и придирчив, как старый фортификатор.
Дзоты оказались подходящими. Из них открывался широкий обстрел, но наблюдательные пункты ему не нравились. Из них ничего не было видно дальше сотни шагов.
— Здесь только от осколков спасаться, — сказал Ребриков своему ротному заместителю — младшему лейтенанту.
Тот неожиданно энергично закивал головой:
— Точно. Какие же это НП!..
— А что же раньше думали? — удивился Ребриков.
Младший лейтенант промолчал.
— Надо вырыть новые.
— Есть вырыть новые! — отрапортовал младший лейтенант.
Рота Ребрикова была самой правой в районе полковой обороны и смыкалась с другим полком. Оказалось, взаимосвязи с соседями не было. Ребриков сходил к ним, отыскал нужных командиров и договорился о кинжальности огневого обстрела. Когда вернулся, наблюдал, как бойцы учились кидать противотанковые гранаты. Бросали, в общем, неплохо, и он похвалил ребят. Позже проверял наличность боеприпасов. Их, кажется, хватало. Потом добрался до расчёта противотанковых ружей, сам с любопытством приглядывался к этому ещё плохо знакомому ему оружию. Петеэровцы были неплохие ребята. С ними у командира завязалась беседа.
— А как, товарищ лейтенант, мечтаете, — спрашивал один из них, высокий длинношеий парень по фамилии Гладких, — дадут ему здесь прикурить?
— На кого же надеешься, кто же давать будет?
Парень был явно сбит с толку:
— Как же это? Наши войска, значит…
— Так, а мы чьё же войско? — улыбнулся Ребриков и продолжал: — От тебя, от нас всё и зависит. Будем драться, как сибиряки под Москвой, — узнают они, чего им новый блиц будет стоить, а не будем… — Он немного помолчал и продолжал вопросом: — Как думаете, сколько ещё отходить можно?
— Хватит, подрапали. Вон куда занесло, — мрачно сказал боец в застиранной добела гимнастерке, которая к тому же, видно, изрядно села и выше запястья обнажала его большие коричневые руки.
— Я лично с самой границы подрапал, — беспечно расхохотался длинный парень.
— Э-э, нашел чем хвалиться, дура, — покачал головой и слегка сплюнул в сторону большерукий.
— Так я ведь не сам, — обиделся тот. — Я по призыву…
— Все мы по приказу, — вмешался в разговор приземистый боец с выгоревшими густыми бровями, которые придавали несвойственную суровость его округлому лицу. — А отседа куда по приказу? Али в Волгу нырять? Дале одна степь безлюдная.
— Ну, так уж и безлюдная, — передразнил его в свою очередь длинный. — А Урал, а Сибирь тебе что?
— Дык если до Сибири-матушки отходить, — опять заговорил тот, что укорял длинного, — назад-то сколько шагать надо. Об этом ты думал, паря? Дальше отходить нам последнее дело…
Прошло ещё два дня. Рота глубже зарывалась в землю, бойцы улучшали секторы обстрела и покрепче ладили амбразуры для пулемётов. И каждый вечер на горизонте опять горели переправы, слышались глухие взрывы и отвратительным мертвящим светом светились и небе немецкие «люстры». Ждали часа схватки с врагом. Никто не сомневался, что она близка.
С утра через позиции на восток стали проходить группами бойцы разбитых частей. Иные шли полуодетые. Кое у кого не было и оружия. Не оглядываясь, словно боясь, что их могут задержать, они спешили пройти ротную глубину обороны.
— Эй, куда драпаете, вояки? — издевательски кричали им со всех сторон бойцы.
— Винтовку что, фрицу подарил?..
— Не в Саратовскую к бабе подался? Поклон моей передавай.
Отступающие хмурились, не отвечали. Лишь на ходу огрызался иногда кто-нибудь:
— Тебя бы туда, герой…
Совсем ещё молодой парнишка, голый по пояс, но в старенькой пилотке со звездой и с автоматом на лоснящемся от загара теле, прыгнул в ход сообщения и спросил, где командир роты. А когда ему показали, куда идти, отправился, не обращая внимания на нелестные оклики в свой адрес.
Перед Ребриковым он, несмотря на свой вид, вытянулся по всем уставным правилам и гаркнул:
— Товарищ командир роты, ефрейтор Клепалкин прибыл в вашу часть. Разрешите остаться и сражаться за родину. Документы в порядке. Оружие сохранил!
Он козырнул, поднеся руку к своей побелевшей пилотке, и слазив в карман, положил перед Ребриковым помятые комсомольский билет и красноармейскую книжку. Чернила на них безобразно расплылись, печатей почти нельзя было разглядеть.
— Нырял я, ну а они в кармане… — смущенно объяснил паренёк.
— Откуда же ты?
— С разведбата, товарищ командир роты. Последние мы были… Не знаю теперь, где кто. Все машины там остались. Сыпал он по нам… Еле выплыл.
— Значит, покупались? — сказал Ребриков, с трудом разделяя слипнувшиеся листки книжки.
— Покупались, — всерьез согласился ефрейтор.
— Какого года рожденья?
— Двадцать второго, товарищ командир роты.
Он все так же стоял по стойке «смирно» и, не мигая, смотрел на Ребрикова — маленький,
